Ваши никогда не придут. Всегда приходят только наши

Сколько лет прошло с памятных дней весны-лета 2014 года, а до сих пор периодически читаю вздохи о том, что «если бы наши тогда пришли». Дальше, как правило, начинаются мечты, развивающиеся в двух диаметрально противоположных направлениях. О первом писано-переписано. Его адепты «разочаровались в России» (считая себя при этом её патриотами) и ждут «развала Эрэфии», чтобы «не пришедшие» до дна испили чашу положенных им унижений. Этих людей не стоит ненавидеть, их можно даже пожалеть, ибо их психика не выдержала столкновения с реальностью, и теперь они живут в воображаемом мире, в котором их «право» на «страшную месть» соседствует с розовыми пони, несущими счастье всему человечеству (если, конечно, после реализации их мечтаний какие-то остатки человечества уцелеют). В целом они почти безобидны, поскольку от реальности находятся дальше, чем Арктика от Антарктики.

Есть и другая группа патриотов. Они ни в чём не разочаровались (разве что некоторые политики, каждому разные, не нравятся). Они уверены, что «наши придут» и любят строить планы «денацификации». Планы просты, как мир и сплошь состоят из столь «действенных» инструментов, как запрет на профессию, тюрьма (желательно пожизненно), ссылка в Сибирь на уборку снега (не только пожизненно, но и потомственно, пока все поколения не вымрут), разные способы смертной казни (предпочтение отдаётся расстрелам и повешениям).

Весь этот инструментарий «денацификации» называется репрессиями. По самым щадящим подсчётам репрессии эти должны коснуться миллионов человек. Впрочем, есть и более экстравагантные предложения, вроде точечных ракетных ударов. Термин точечные не должен вводить в заблуждение. Убивать таким образом предлагается не отдельных одиозных личностей, вроде покойного Джохара Дудаева, а чем больше, тем лучше. Проблема только, как собрать их в одном месте, чтобы лишние ракеты не расходовать.

В общем, эта группа патриотов (подчёркиваю, патриотов без всяких кавычек) предлагает решить проблему полномасштабного восстановления имперского величия России при помощи военной силы и тотальных репрессий. Причём даже самые умеренные, желающие свести репрессии к минимуму (до нескольких сотен тысяч человек), едва углубившись в расчёты и подсчёты, быстро приходят к выводу, что без полутора-двух, а лучше трёх миллионов репрессированных никак не обойтись. Самые умеренные полагают, что казнить смертию можно несколько сотен наиболее замаранных, а миллионы (чтобы рабочая сила не пропадала) отправить строить что-нибудь полезное (например, железную дорогу от Магадана, до Калининграда и желательно прямо через «образумленную» таким же способом Прибалтику).

Идея не нова. Наоборот, вооружённое насилие в отношении оппонента активно практиковалось как во внешней, так и во внутренней политике практически всех стран мира вплоть до конца первой половины ХХ века. Только ядерные арсеналы и угроза гарантированного многократного взаимного уничтожения несколько охладили пыл желающих решать все проблемы при помощи танковых клиньев, «малой кровью и на чужой территории». Правда, армии легко формировались и бодро отправлялись в походы, а вот «малой кровью» получалось редко. Да и бумеранг часто возвращался, если не виде ответных танковых клиньев, то в виде перенапряжения экономики и разрушения социальной ткани общества, рассчитывавшего на блицкриг, а столкнувшегося с войной долгой и бессмысленной, а иногда ещё и перерастающей в гражданскую.

Ещё в 2014 году, когда я читал откровения популярных полевых командиров восставшего Донбасса, мне не давала покоя мысль, что они будут делать, если вдруг победят. Впрочем, именно их лозунги и наброски «прекрасного нового мира», который они хотели бы построить, заставляли предположить, что победить они не смогут. Неслучайно даже в самые критические дни марта-апреля 2014 года, когда судьба киевской хунты висела на волоске, так до конца и не восставший Харьков не сумел объединиться с восставшим Донбассом. Уже тогда у лидеров наметились критические противоречия относительно того, какое будущее они хотели бы строить. Заметим, что они не смогли объединиться из-за расхождений в вопросе о будущем, в то время как в настоящем стоял вопрос об их жизни и смерти.

Так вот, если убрать меркантильную составляющую (чтобы не пачкать павших героев, да и выживших тоже) и сосредоточиться исключительно на идеологической базе восстания, то мы обнаружим две группы влиятельных и популярных полевых командиров. Одни собирались «восстанавливать СССР» или по крайней мере создавать некое «народное государство» на антибуржуазной основе. Их взгляды на справедливость были просты, как правда: «Справедливо то, что кажется справедливым мне. Своё право определять, что справедливо, а что нет, я завоевал с оружием в руках». Что же касается теории и практики построения справедливого общества, они были, как Василий Иванович Чапаев в известном фильме, который на вопрос: «Ты за большевиков или за коммунистов?», — отвечал: «Я за тех, за кого Ленин!» Беда только, что своего Ленина у полевых командиров Донбасса не было.

Вторая когорта тяготела к монархии, но к монархии весьма своеобразной. Они, конечно, видели себя в эполетах, лентах и аксельбантах, но не желали ни роли Александра Даниловича при Петре Алексеевиче, ни Потёмкина при Екатерине II. Их Россия должна была стать чем-то вроде Испании при Франко или Венгрии при Хорти. Обе страны были королевствами, но монарха в них не было. Генералиссимус Франко объявил себя пожизненным каудильо (вождём). Принц Хуан Карлос мог стать (и стал) королём только после смерти Франко. Адмирал Хорти (кстати живший после войны в Испании) провозгласил себя регентом Венгерского королевства и тоже не был особо озабочен поисками короля.

Меня занимал вопрос, как в случае победы эти две диаметрально противоположные группы идеологов смогут договориться (а там были ещё и менее влиятельные группировки, желавшие, например, превратить Россию в теократическую православную монархию или в некое подобие казачьего круга). Не то чтобы было совсем уж нереально провозгласить православно-коммунистическую Российскую империю без императора, роль которого исполнял бы пожизненный регент, вождь или протектор. Но есть же ещё и личные амбиции.

Хоть и с трудом, но могу представить себе договорённость о терминах. В конце концов все они собирались вначале создать «государство будущего» на Украине, а уж потом перенести его в Россию. Но ведь генералиссимус-каудильо может быть только один (и вождь народов тоже).

Очень сильно сомневаюсь, что люди, привыкшие разрешать политические споры, отправляя оппонентов рыть окопы, а то и просто расстреливая (в чём сами охотно признавались), стали бы особо цацкаться друг с другом по такому принципиальному вопросу, как личное будущее, заодно с будущим всего человечества. Кстати, когда я говорю о политических оппонентах, я имею в виду не бандеровцев, захваченных с оружием в руках (с этими-то понятно, гражданская война жестока и женевские конвенции в её ходе не соблюдаются, да и возможности такой часто нет), а именно о людях, имеющих другую точку зрения на будущее территории, за которую шла война. И эти люди совсем не обязательно были националистами.

Думаю, что едва победив общего врага, они бы с точностью до 90% развязали междоусобную войну за «светлое будущее всего человечества», причём каждая из сторон требовала бы помощи от той самой российской власти, которую они хотели бы в будущем заменить собой. Если бы Россия «пришла» и «навела порядок», её бы стали обвинять в том, что «московский олигархический режим, в сговоре со своими украинскими подельниками ликвидировал героев-освободителей». Если бы (что куда более вероятно) Россия не пришла (не воевать же в самом деле с героями Русского мира на глазах у мира нерусского), герои быстро уконтрапупили бы друг друга, очистив место жаждущим реванша бандеровцам.

Я вспоминаю эти «преданья старины глубокой» и рассматриваю маловероятный вариант альтернативной истории не для того, чтобы бросить на кого-то тень. Люди действительно воевали за свободу, воевали, как умели, будущее видели по-разному. И не их вина в том, что не имея ни теоретической, ни практической подготовки, вынуждены были заниматься государственным строительством. Далеко не они одни придавали и придают идеологии гипертрофированное значение и искренне верят, что если с утра указом президента объявить справедливость, то уже к вечеру все будут довольны и счастливы (а кто не будет, тех надо расстрелять).

Я хочу показать, что политическое насилие редко разрешает наболевшие вопросы. Чтобы не осталось никаких сомнений в окончательности победы врага, надо не просто победить, а окончательно уничтожить, причём не армию, а весь народ. Это редко получалось даже в древние века, когда геноцид и этническая чистка считались вполне рукопожатыми способами решения политической проблемы. В новое время даже немцы, со всей их скрупулёзностью и законопослушностью, не смогли при Гитлере извести всех евреев в Рейхе и на оккупированных территориях, хоть во многих случаях им радостно помогало местное население, а евреи были безоружны, не организованы и лишены какой бы то ни было возможности сопротивляться.

Чтобы было понятнее, что значит возможность сопротивляться, напомню, что всего через три года после окончания Второй мировой войны в Европе (в Азии она шла на полгода дольше), те же евреи, тоже достаточно плохо вооружённые, но уже организованные, в ходе Первой арабо-израильской войны, разгромили армии пяти арабских государств, которые к тому же были поддержаны ополчением палестинских арабов.

Когда выхода нет, а оружие есть, люди проявляют чудеса храбрости и изобретательности, а война, даже победоносная, становится тяжким бременем.

Войну не случайно называли последним доводом. Любой конфликт (даже не военный, а бытовой) всегда чреват издержками для всех его участников. Конфликта, а тем более войны всегда лучше избегать. Конечно, если это 22 июня 1941 года, и германские войска уже атаковали границы Советского Союза, то тогда «Вставай страна огромная!», ибо другого варианта нет. В этом случае наш народ сражался за право жить, и не он эту войну начал, он её закончил. Но до тех пор, пока враг не напал, из любой критической ситуации лучше искать невоенный выход.

Это не значит идти на неоправданные уступки или, как у нас любят говорить, «прогибаться» перед агрессором. Это значит создать такие условия, когда мир ведёт врага к поражению эффективнее, чем война, а начать войну он не может.

Меня всегда удивляли люди, которые предлагают ударить по американцам там или сям, повысить уровень конфронтации, накалить конфликт, расширить зону боевых действий на периферии, чтобы повысить для них издержки. Между тем те же самые люди подробно и популярно расскажут вам, как американцы две мировые войны выжидали, зарабатывая на поставках воюющим сторонам, чтобы в последний момент включиться и продиктовать свои условия послевоенного мира не только побеждённым, но и торжествующим, измождённым победителям. В 1945 году у них это получилось лишь частично, а в 1918 году полностью.

Мы и сейчас видели, что агрессивность внешней политики США росла по мере того, как углублялся системный кризис построенного ими глобализированного мира, в котором США были гегемоном. Вашингтон с конца 90-х начал с нарастающей активностью провоцировать военные конфликты, с вовлечением не только своих врагов, но и союзников. В некоторые из них американцы неосторожно влезли сами, что привело к пагубным для них последствиям. Но принципиально схема была та же, что в ходе первых двух мировых войн – все должны воевать, а Америка будет наблюдать, торговать и выступать в качестве третейского судьи. Просто американские политики конца ХХ – начала ХХI века оказались на порядок менее эффективны, чем их предшественники вековой и полувековой давности.

Предположим, что Россия в нулевые годы пошла по навязываемому США пути повышения градуса конфронтации, зеркально отвечая на каждый выпад.

Первое. Вашингтон бы легко консолидировал своих союзников для противостояния «российской угрозе». В те времена Европа бы не колебалась. Но это не самое плохое: Россия не раз выдерживала конфронтацию со всем миром, можно было бы надеяться на лучшее и в этот раз.

Второе. Американцы получили бы желательный повод для запуска на полную мощь своего ВПК. Программы сокращения и ограничения вооружений действовали до 2017-2020 годов. Так бы США могли аннулировать все договоры на 15–20 лет раньше, когда российское новейшее оружие было ещё только в проекте, а армия с трудом побеждала боевиков в Чечне.

Третье. Запуск американского ВПК на полную мощь — не только стратегическая угроза нам, но и большое подспорье для США. Чтобы преодолеть кризис, Вашингтону надо было организовать поток средств в промышленное производство, но все его «количественные смягчения» заканчивали свой краткий путь на бирже, так и не добираясь до реального сектора. Там прибыли были больше. Однако в условиях войны или военной угрозы ничто не может сравниться по прибыльности с ВПК. Более того, деньги туда будут направляться принудительно, ведь танки, самолёты, корабли бесплатно, сами собой не построятся. А это значит рост количества хорошо оплачиваемых рабочих мест, повышение уровня благосостояния среднего класса, рост его платежеспособности — тот самый перезапуск экономики, который Рузвельту дала Вторая мировая война.

Четвертое. Современные американские правительства не в последнюю очередь не могут достичь такого эффекта, поскольку Россия регулярно не является на войну. Причём не на войну с США. Вашингтонские политики не собираются рисковать Америкой, вступая в прямой военный конфликт с ядерной державой. Зато они мечтают организовать войну с российским участием в Европе. Статья 5 Вашингтонского договора обязывает их не воевать на стороне своих европейских союзников, а лишь помогать им. Продажа современных вооружений в неограниченных количествах (да ещё и в долг) — тоже помощь.

Причём американцам даже не надо, чтобы Россия потерпела в такой войне поражение. Достаточно самого факта войны, а остановить её можно и на германской границе. Всё равно после предложения мира никто не будет продолжать конфликт в Европе, и Польшу оккупировать тоже никто не будет (а всё, что восточнее, не жалко, даже в определённом смысле полезно сбросить на российский баланс).

Кстати, гарантии, что российская армия вышла бы на германскую границу, начнись война пятнадцать лет назад, нет никаких. До Москвы бы не отступала, но не факт, что Варшаву бы взяла.

Пятое. Допустим, что боевые действия в Европе начались, и США даже решили немного поддержать своих союзников по НАТО, разрешив своим гражданам добровольно вступать на службу в их армии. России, чтобы противостоять численно значительно превосходящим и адекватно технически оснащённым армиям, пришлось бы провести серьёзную мобилизацию. Минимум два-три миллиона пришлось бы призвать сразу. Причём надо ведь не пушечное мясо, которое будет с винтовкой в цепи наступать. Современной армии нужны специалисты. То есть мобилизованы были бы достаточно молодые (уже имели дело с современными на тот момент системами) и достаточно профессиональные (хорошие специалисты) мужчины. Потеря миллионов высококвалифицированных рабочих рук серьёзно отразилась бы на экономике. В то же время сами американцы давно уже комплектуют экспедиционные корпуса представителями беднейших и маргинальных слоёв населения, а также безработными.

Таким образом, мы получаем диаметрально противоположный экономический эффект. Ровно как это было в ходе Первой и Второй мировых войн, когда у всех воюющих сторон экономики и финансы перенапрягались, и только американцы благоденствовали.

В такой войне можно разгромить вражеские армии, занять территорию, поднять флаги над десятком европейских столиц. Её нельзя выиграть, поскольку главный враг явится только на мирные переговоры, причём ещё и в статусе посредника («честного маклера»), чтобы продиктовать свои условия мира.

Вместо того чтобы идти по пути конфронтации, создавая условия для реализации стратегии США, Россия пошла по пути предложения компромиссов. Компромиссы эти более чем устраивали союзников США, которым была совершенно не нужна война с собственным участием. Но они не могли устроить Вашингтон, ибо ему-то как раз надо было обессилить весь мир, включая своих собственных союзников, чтобы вновь никто не мог посягнуть на американскую гегемонию. В результате начали нарастать не только экономические, но и военно-политические противоречия между США и Европой. Союзники почуяли опасность и стали, где и как могли, саботировать американскую стратегию. Пусть они могли немного, но мы их, как минимум, исключили из числа наших активных врагов, а по некоторым вопросам сделали и своими партнёрами (в ущерб США).

Ещё раз подчеркну: для стабилизации своего экономического положения и подрыва экономик всего остального мира США нужна была крупная европейская (можно и шире) война с участием России. Тогда, даже если Москва выигрывала военный конфликт, она практически гарантированно поигрывала послевоенный мир, а Вашингтон получал возможность в новых условиях укрепить свою отреставрированную гегемонию. Мир смертелен для США. В условиях мира они не могут произвести перезапуск своей экономики, всё глубже погружающейся в депрессию. Если американцы собирались выиграть послевоенный мир, то мы выигрываем мир без войны. Гегемон дряхлеет и слабеет, он уже не гегемон (без войны, без потерь).

Но я не случайно начал с Украины и Донбасса. Там идёт гражданская война. Любой гражданский конфликт всегда выводит на первый план радикальные слои населения. А это — конфликт на близкородственных территориях, поэтому его легко можно примерить на Россию.

У нас тоже много идеологизированных радикалов самых разных взглядов и убеждений, которые считают, что всех внутриполитических оппонентов можно легко победить насилием. Главное, чтобы государственная власть (а значит и аппарат насилия) была у них в руках. Это глубокое заблуждение.

Когда с украинскими националистами на украинской территории ещё можно было вести дискуссию, не опасаясь быть убитым на месте, я частенько говорил им, что они тем вернее уничтожат Украину, чем быстрее придут к власти и чем полнее реализуют свою программу насильственного осчастливливания украинской нации.

Винтовка, может быть, и рождает власть, но реализация власти не предполагает бесконечное использование винтовки по поводу и без повода. Насилие всегда порождает ответное насилие. Общество же в любом государстве слишком разнообразно, чтобы его мог причесать под одну гребёнку самый выдающийся идеолог. Даже большевики и даже в рамках собственной партии постоянно вели борьбу с уклонами. После Сталина за уклоны не расстреливали — как правило, просто, без шума и пыли, исключали из партии. Но до своих последних дней КПСС так и не стала идеологическим монолитом, а уж сколько идеологов моментально перековалось после распада СССР и потери партией власти.

Отметим, что ВКП(б)/КПСС всё же выступала с программой эмансипации населения СССР, а не его геноцида. Поэтому её власть в целом людьми принималась, и массового сопротивления после окончания Гражданской войны не было. Если же общество оказывается под угрозой насилия со стороны определённой социальной, национальной или идеологической группы, то объединяются все его слои, чувствующие опасность со стороны этой группы. Для преодоления сопротивления уровень насилия увеличивается, а сфера репрессий расширяется, в результате в сопротивление вовлекаются всё новые слои. На месте каждой отрубленной головы Лернейской гидры вырастают две новые.

Если насилие на Украине будет осуществляться Русским миром, пусть и в лице народных республик, то и реакция будет направлена на Русский мир и Россию в том числе. Но насилие там осуществляется бандеровцами, и реакция общества направлена на них. За Зеленского голосовало большое количество людей. Большинство из них поддерживали майдан или, как минимум, не поддерживали Россию. Их объединило неприятие насилия, олицетворением которого стал режим Порошенко-Турчинова.

Сейчас голосовавшие уже выступают против Зеленского. Лишь часть недовольных вернулась к Порошенко, большинство ищет новую политическую силу. И посмотрите, что им предлагают оппозиционеры, от бывших регионалов, сорвавших в 2011–2013 годах голос на разных ток-шоу в Киеве, доказывая, что место Украины в ЕС, а Россия — вчерашний день и вообще плохой друг, а может быть и враг, до Медведчука, которого даже симпатизирующий ему Путин называет украинским националистом. За такие программы, как у них сегодня, в 2014–2015 годах на Украине убивали, а позже рассаживали по тюрьмам по обвинению в измене родине путём пропаганды Русского мира. И они скорректировали свои программы совсем не потому, что любят Россию. Они и сейчас от неё дистанцируются, и за Донбасс и Крым планируют побороться, но другим путём.

Общество устало от насилия. Оно боится насилия. Насилие, которое на Украине приветствовалось всего пять лет назад, теперь пугает тех, кто его приветствовал. Люди хотят мира без насилия. Скоро они будут желать мира без насилия любой ценой. Гражданский конфликт не просто перенапряг их психически. Он начинает нести реальную физическую опасность жизни каждого. Сообщения о стрельбе, убийствах и покушениях идут из всех регионов Украины, включая Киев, каждый день. Российские СМИ их просто перестали перепечатывать. Случилось то, чего желали своим обидчикам люди Донбасса — гражданская война пришла в каждый украинский дом. Пока она ещё скромно стоит у двери и снимает ботинки, но ещё чуть-чуть и сядет во главе стола. Люди инстинктивно чувствуют эту опасность и желают конца насилия, хотят жить спокойно, просто хотят жить. Пройдёт совсем немного времени, и они примут любого, кто хотя бы пообещает им спокойную жизнь под любым флагом. Если же он ещё и выполнит обещание, то ему поставят памятники в каждом уцелевшем населённом пункте Украины, а детям будут рассказывать о его былинных деяниях.

Посмотрите на Россию. Когда Путин стал президентом, страна не просто изнемогала от перманентного насилия, включая войну в Чечне, бандитские войны в крупных городах, кратковременную (в октябре 1993 года) гражданскую войну в Москве, не разрешившую конфликт, а лишь загнавшую его вглубь. При этом страна была полна противоречий. Народ готов был вешать либералов, но единого мнения о том кто либерал, а кто нет, не было. Красные и белые точили ножи, готовясь резать друг друга сразу, как только будут перевешаны либералы, на них весело поглядывали, набирая силы и ожидая своей очереди рвануться к власти, российские фашисты (как русские, так и нерусские и даже антирусские). И это была только вершина айсберга.

Начни Путин подавлять всё и вся при помощи обычной военной силы, сейчас бы не было ни президента, ни страны, уже и пепел бы остыл. Путин же предложил стране программу примирения и общенационального компромисса. В результате, за редким исключением, не только самые прозападные либералы, но даже бывшие откровенные компрадоры работают на Россию и не пыхтят. А из тех, кто пыхтел, большинство уже перестали, причём по своей собственной вине.

Добрым словом практически всегда можно добиться больше, чем пистолетом. Пистолет нужен в основном для того, чтобы вас вообще выслушали.

Я не знаю, кто и в каком порядке придёт на Украину. Я очень сильно сомневаюсь, что в несчастной стране найдётся хоть одна собственная политическая сила, способная хотя бы в первом приближении сделать для неё то, что сделал Путин для России. Но я точно знаю, что пока насилие не сменится поиском компромисса, кровавая тележка гражданской войны будет только набирать скорость, пока не передавит всех. Ибо насилие порождает ответное насилие. Конечно, убийцы и бандиты должны быть наказаны, но не миллионы, не сотни и не десятки тысяч. Сотни, максимум пара тысяч главарей и заводил процесса. Иначе стабилизации не дождёшься, а новые поколения из обиженных семей будут лишь ждать своего часа для мести.

Поэтому ваши не придут. Ваши никогда не приходят. Они либо не доходят, захлебнувшись в крови ещё на дальних подступах, либо вы их не узнаёте, принимая за чужих, ибо они также несут смерть и разрушения. Когда-нибудь откуда-то придут наши. Те наши, которых в Германии и Австрии помнят и чтят, в отличие от Польши и Чехии. Потому, что поляки и чехи считали себя недооценёнными борцами, и любая помощь им казалась недостаточной. В то время, как немцы в Австрии и Германии ждали страшной мести, а увидели полевые кухни на улицах своих городов, развёрнутые, чтобы кормить вчерашних врагов. Такую память трудно истребить любой пропагандой.

И лучше всего будет, если наши найдутся среди вас, потому, что компромисс, принудительно навязанный извне, воспринимается обеими сторонами конфликта, как украденная победа, вызывая рано или поздно ненависть к тому, кто заставил этот компромисс принять. Навязанные решения, даже очень хорошие, никогда не бывают устойчивыми, ведь навязать что-либо (даже компромисс) можно только силой, а насилие порождает только ответное насилие (даже если это насилие отложено до лучших времён).

Просто поговорите друг с другом о том, как вам жить на своей земле, не убивая друг друга (и так уже полстраны куда-то пропало, так что вечно этот праздник насилия продолжаться не может). И как только вы договоритесь между собой, тыква превратится в карету, крыса в кучера, мыши в шестёрку лошадей, весь мир изменится, превратившись из враждебного в добрый и заботливый, и наши тут же появятся, поскольку вы сами станете нашими для себя самих.

Современную войну, тем более войну гражданскую, можно выиграть только в головах. Причём каждый должен её выиграть в своей голове. Война на Украине началась потому, что националисты не были готовы к компромиссу. Наверное, можно перебить всех националистов (по крайней мере всех радикальных), но война на этом не закончится. Просто победители будут воевать за светлое будущее друг с другом. До тех пор, пока последний ваш не станет нашим.

---