Освобожденные из плена волонтеры рассказали о «допросах» террористов

Геннадия Кроча и Ивана Кривенко террористы отпустили лишь через месяц. А в опустевшие камеры привезли украинских военнопленных, которых потом вывели для участия в позорном параде в Донецке
Оказавшись на свободе, волонтеры киевского благотворительного фонда «Свои» уманчанин Геннадий Кроча и одессит Иван Кривенко первым делом съездили к родным. А через две недели вернулись в Киев и вновь стали готовиться к поездке в зону АТО. Мы встретились в помещении фонда, расположенного в центре столицы, недалеко от майдана Незалежности. Мужчины выглядели уставшими и подавленными.
— Не страшно после пережитого возвращаться туда?
— Наоборот, сейчас тяжело находиться в Киеве, — вздохнул Геннадий. — Ходить по улицам, смотреть, как люди беззаботно гуляют, сидят в кафе. Они думают, что война где-то далеко. Не понимают, что через некоторое время фронт может быть здесь, в столице. Этого нельзя допустить.
«Террористы ходили вокруг нас и прикидывали, кто сколько «протянет»
Начинали волонтеры на Майдане. На собственные средства они закупали продукты и дрова, на своем микроавтобусе возили шины на улицы Грушевского и Институтскую. С началом военных действий на востоке стали отправлять посылки бойцам Нацгвардии и добровольческих батальонов, потом и сами ездили в батальон «Луганск-1», где было много активистов Революции Достоинства. Деньги собирали на народном вече, затем все необходимое передавали бойцам непосредственно в руки.
— В плен мы попали 28 июля, — говорит Геннадий Кроча. Заметно, что вспоминать пережитое ему нелегко.
— Повезли в зону АТО обычный набор — продукты, вещи. База нашего подшефного батальона тогда располагалась в Сватово Луганской области. Там мы и выгрузили основной груз. Кроме того, одному парню везли личную посылку от его фирмы — бронежилет и каску. Это нужно было доставить в Гранитное под Донецком. Еще у нас осталось пять хороших медицинских аптечек, собранных по стандартам НАТО (большую часть аптечек мы отдали нашим пограничникам в части под Купянском). Мы объехали Донецк с запада, заночевали в Красноармейске. По телевидению передали, что Марьяновка Донецкой области уже наша, вот и решили подъехать поближе к передовой, чтобы завезти аптечки. На протяжении 70 километров не было ни одного блокпоста. Мы ждали, что скоро будет украинский блокпост, так как передавали, что наши пошли вперед, на Донецк. И на своем микроавтобусе с развевающимся украинским флажком выскочили… на сепаратистов. Флага на блокпосту не было видно, боевики стояли спиной. Когда они обернулись, мы разглядели на них колорадские ленточки. Ну, думаем, все, приехали…
С радостными ухмылками нас вытащили из машины и сразу принялись бить. С ходу объявили, что мы авианаводчики и корректировщики огня. В поисках передатчиков они сорвали в автобусе внутреннюю обшивку. Разложили на земле продукты, теплую одежду и медицинские аптечки из нашего автобуса. Каждый выбирал то, что ему понравилось, а потом «благодарил» нас ударом приклада по голове. Особенно они разозлились, когда увидели бронежилет и каску. Били злобно, с ожесточением. Я много лет занимался разными видами спорта, в том числе борьбой, поэтому старался уклоняться и по возможности смягчать удары. Но голову все-таки рассекли, кровь заливала глаза. Ивану переломали ребра.
Еще они устроили «показательный расстрел»: приставляли дуло ко лбу, а потом стреляли в сторону. После этой «процедуры» они были возмущены — им показалось, что мы вели себя слишком спокойно. «Видать, подготовленные!» — бесились парни. Меня поразило, что мимо блокпоста периодически проезжали машины, было несколько гражданских автобусов с пассажирами. Никто не то чтобы не поинтересовался, почему в пяти метрах от дороги зверски избивают людей, но даже не посмотрел в нашу сторону.
Били нас молодые парни, в основном до 25 лет. Потом командир, чуть постарше остальных, позвонил начальству и вызвал телевидение. Молодые загалдели: «Зачем? Отмените!» Судя по всему, они хотели мучить нас долго. Ходили вокруг и прикидывали: «Этот протянет дня три, не больше. А этого, пожалуй, на пять дней хватит». Но телевизионщики все-таки приехали, из «Лайф ньюс». Замотали нас в желто-голубой флаг. Это у них, видно, обычная практика. Стали задавать какие-то идиотские вопросы вроде: «Как вы думаете, что сейчас происходит?» «Ну что, — говорим, — война». Признания в том, что мы корректировщики-наводчики, они не добились. Мы объясняли, что хотим мира, чтобы никто никого не убивал, чтобы все вернулись домой живыми. Поэтому и везем не оружие, а продукты и медикаменты.
После этого приехала машина, нас отвезли в Донецк, в здание СБУ. Поставили в коридоре лицом к стене и долго били. Прыгали на нашем флаге, вытирали ноги. Каждый проходящий мимо считал своим долгом нас ударить. Потом повели на допрос. Предъявили найденные у меня «улики» — чилийскую купюру, которую я хранил как сувенир, таблетки от желудка и резиновые беруши. Следователь пояснил: купюра — это знак для связного, красно-черные таблетки — таблетки «Правого сектора», а беруши — датчики от припрятанного оборудования. Просто бред какой-то!
«В конце допроса «следователь» заявил: «У нас действует сталинский указ 1941 года»
— Допрос длился долго, нам демонстрировали видеоролики со рвущимися снарядами и убитыми людьми, — продолжает Геннадий. — «Это ваши в нас стреляют, вырезают у трупов органы, едят детей!» — убеждали нас абсолютно серьезно. Спрашивали, сколько нам платят за волонтерскую деятельность. Больше всего их возмущало, что мы бесплатно возим бойцам помощь. Им, как я понял, местное население не очень-то помогает. Нашли у меня документы еще с Майдана и заявили: «С вашего Майдана все и началось!» Мы им объясняли, что во время революции люди стояли на Майдане, чтобы бороться с коррупцией, а не для того, чтобы развязать войну. В конце этого долгого, до позднего вечера, допроса следователь, допрашивавший нас, заявил: «У нас действует сталинский указ 1941 года. Четыре вида наказания: пять, десять и 15 суток «на окопах» или расстрел. Мы решим, что с вами сделать». Честно говоря, не сомневались, что живыми не выйдем.
В камере, куда нас отвели, было 14 заключенных на десяти квадратных метрах. Духота невыносимая. В основном все лежали, потому что из-под двери чуть поддувало свежим воздухом. А я два дня не мог встать из-за побоев. В камере было двое наших солдат. Остальные пленники были местные. Один — нарушитель комендантского часа. Выпил с другом на озере и заснул на берегу. Ночью проснулся, побрел домой, а навстречу — патруль. Другой шел у себя на работе, подсвечивая фонариком… Ясное дело — значит, корректировщик. У задержанных сразу разбивают мобильный телефон, родственникам о задержании не сообщают. К слову, мой телефон проверяли, но у меня командиры военных формирований были записаны под самыми безобидными именами, так что пронесло.
Через три дня нас опять повели к «следователю». Он явно был в хорошем настроении. «Вашим капут! Херсон поднимается, Одесса, Николаев! Скоро все мы будем иметь квартиры в Киеве и жить на Крещатике!» — заявил он и озвучил наказание в виде пяти суток рытья окопов. Потом, дескать, вас отпустим и отдадим машину.
Нас с Иваном и еще двух арестованных отвезли в Шахтерск. Мы оказались там сразу после боев, на дорогах стояла искореженная техника, сгоревшие танки. Жителей было мало, почти все уехали. Нет электричества, воды. В пятиэтажных домах остались в основном пенсионеры, которым некуда бежать, — по одному-два человека. Или алкоголики. Привезли нас на край города, за ним — поле. Никуда не сбежишь. Железнодорожная станция не работает, пути взорваны. На крышах — сторожевые посты. «Ройте окопы!» — приказали нам. Мы начали рыть.
Присматривали за нами вооруженные боевики. Наблюдая, как мы копаем, они вели «воспитательные беседы» и рассказывали о себе. Многие были из Славянска. Говорили, что хотели бы вернуться домой: «Но назад дороги нет, «дэнээровцы» предателей не прощают». У многих в семьях произошли конфликты. Один мужик-бизнесмен пошел в «ДНР» «защищать родину». Обещали платить 250 долларов в месяц, но уже три месяца не выплачивают. Рассказали, как один парень из Славянска застрелился во время телефонного разговора с женой. Она требовала, чтобы он возвращался домой, он ей объяснял, почему не может. Потом попросил, чтобы дала поговорить с дочкой. Женщина отрезала: «Раз ты там, разговора не будет!» Он приставил пистолет к виску и выстрелил.
— Почему охранники так откровенно рассказывали вам об этом?
— Они тоже устали от войны. Признавались, что в начале противостояния в Славянске находилось не более 400 боевиков, вооруженных в основном палками. Но после провокации, когда из двух джипов под украинскими флагами расстреляли собравшуюся на площади толпу, люди искренне поверили в существование «киевской хунты».
Мы же, пока находились в плену, о том, что происходит в стране, где идут бои, какую территорию удалось освободить от террористов, не имели не малейшего представления. Однажды местная жительница выставила в окно радиоприемник, по которому рассказывали новости на украинском языке. Позже мы узнали, что из-за этого у нее были большие проблемы с мужем — ярым сепаратистом. Еще одна женщина начала открыто выступать против «дэнээровцев», убивших ее сына и брата. Она сутки кричала, бросая обвинения в лицо боевикам. Местные бабушки сразу заявили: «Вы что, не видите, она сумасшедшая!» — и сепаратисты перестали обращать на нее внимание. Потом местные нам объяснили: чтобы спасти человека, надо объявить его сумасшедшим, тогда не трогают.
По ночам по городу постоянно передвигалась тяжелая техника, часто стреляли. Я видел три танка с российскими флагами.
«Когда с птицефабрики выпустили кур, ошалевшие птицы носились по полю. Местные жители гонялись за ними, собирая в мешки»
— Местные жители относились к нам хорошо, — вспоминает Геннадий. — Одна женщина принесла мне рубашку — моя была пропитана кровью. Иногда нам приносили покушать, хотя люди сами голодают. Магазины давно разграблены. Как-то сепаратисты вскрыли подсобку уцелевшего продовольственного магазина и заявили: мол, бабушки, вам не дают пенсию, так что отоваривайтесь! Рассказывали, что давка была невероятная. А когда с птицефабрики выпустили кур, ошалевшие птицы носились по полю. И местные жители гонялись за ними, собирая в мешки… Нас конвоиры кормили от случая к случаю. Иногда давали конфеты, жвачки, сигареты из ограбленных ларьков, пакетик «Мивины».
Потом в Шахтерск начали возвращаться беженцы из России. Многие были шокированы: «Дверь взломана, из квартиры вынесли ценности, а что не вынесли, поломали». Я видел это мародерство собственными глазами: нас держали в подвале дома, где были выбиты двери во всех квартирах с первого по пятый этажи.
В плену я не знал, какое сегодня число, и просто считал дни заключения. Прошло пять дней, а о нашем освобождении никто не говорил. Где наши, в какой стороне — кто знает… Достоверной информации не было. Однажды по радио сказали, что украинские войска заняли Шахтерск. На самом же деле наши военные были тут всего час. Потом зашла колонна танков сепаратистов и всех покрошила. Тем временем наши конвоиры заметно расслабились. Нетрудно было бы выхватить у кого-то из них гранату или автомат. Положить несколько террористов, а потом умереть самому… Только мысль о моих детях не позволила это сделать.
Реальный шанс сбежать появился, когда нас перевели на другую работу — возить воду из колодца. Троих арестантов обычно сопровождали два конвоира. Можно было внезапно напасть и обезоружить их. Я уговорил своих спутников на рискованный шаг, но удобного случая не представлялось. Однажды, когда мы уже готовы были это сделать, к колодцу внезапно подбежали местные ребятишки. И мы не решились: ну, не при детях же…
Закончилось все тем, что однажды конвоиры буднично объявили: «Скоро вас отвезут в Донецк и амнистируют ко дню антиукраинской независимости». Мы не поверили, но так и вышло. К вечеру мы снова оказались в камере донецкого СБУ. Из 70 арестантов почти все были местными жителями, по разным причинам оказавшимися за решеткой. С утра 23 августа пленных начали выпускать группками по пять человек. Нас выпустили самыми последними. Следователь отдал мне документы, а на мой вопрос насчет микроавтобуса махнул рукой: «Она у таких людей, с которыми страшно связываться. Хочешь — попробуй забрать его сам».
Желания еще раз оказаться на блокпосту, на котором мы едва не попрощались с жизнью, у нас не было. Когда мы покидали здание, в коридор заводили украинских военных. Многие из них были ранены. Позже я узнал, что на следующий день этих ребят позорно гнали через город.
Выйдя на свободу, мы первым делом связались с друзьями, сообщили о себе. Почти месяц, пока находились в плену, у нас не было ни малейшей возможности дать о себе знать. На случайной маршрутке окольными путями доехали до Константиновки, где нас уже встречали свои люди.
— Ваши близкие, наверное, переволновались…
— Мама даже не знала и до сих пор не знает о моих неприятностях. Сестра придумала для нее версию, будто я повез беженцев куда-то в Карпаты, а заодно решил там отдохнуть и отключил телефон. Поэтому, когда я после освобождения приехал в Умань, мама встретила меня словами: «Наконец-то явился, курортник! Принимайся за работу, дел полно!» А те, кто знал, волновались, конечно.
Напоследок Геннадий Кроча сказал:
— Хотелось бы обратиться ко всем жителям Украины: не ждите, пока война заденет лично вас и войдет в ваш дом. Сделайте все, что можете, для прекращения этой бойни. Школьники, студенты, по Интернету общайтесь с жителями востока, объясняйте, что мы не бандеровцы или фашисты, а простые люди, хотим мира и спокойствия на нашей Богом данной земле. Бизнесмены, предприниматели, помогайте бойцам финансами, амуницией, техникой. Чиновники, руководители предприятий и политики, попробуйте все-таки думать о державе, отодвиньте свои интересы и амбиции на второй план. Иначе можно все потерять.
— А вы будете продолжать помогать фронту?
— Конечно. После плена мы участвовали в изготовлении бронеавтомобиля на базе КамАЗа для батальона «Золотые Ворота», отправили в «Луганск-1» продукты, теплые вещи и письма. Не представляете, как ребята радуются письмам от девушек, даже незнакомых, как это поднимает боевой дух!

Читать полностью здесь: IPnews

---

---